Пытаясь скрыть свой провал, Ассебург в отчете, направленном им в Петербург, прибегнул к нейтральной в правовом отношении формулировке, а его лексика отсылала к антигабсбургской полемике Пруссии. При этом он подчеркивал расширение политических возможностей России: гарантия Тешенского мира со стороны России, признанная императором и империей, является противовесом всему, что могло бы угрожать имперской конституции. Пользуясь этой гарантией, писал далее Ассебург, Россия может вмешиваться в любые политические и церковные дела империи. Авторитет России сравнялся с авторитетом прежних гарантов фундаментальных законов империи, а роль бескорыстного защитника позволяет ей укрепить свой собственный вес, влияние и славу[1125]. Впоследствии Трачевский, а вслед за ним Карл Отмар фон Аретин и другие историки обращались к этой политической интерпретации в доказательство того, что в Тешене Россия была действительно признана гарантом Вестфальского мира и имперской конституции[1126]. В инструкциях дипломатическим представителям Российской империи в 1780-е годы рост влияния императрицы на германские дела также объясняется лишь Тешенским миром, а о его связи с Вестфальским миром в них не упоминается. Даже само указание на то, что российская гарантия Тешенского мира ослабила влияние французского двора на германские дела и «уничтожила, так сказать, полностью влияние Швеции, место которой заняла Россия», имело своим результатом новый политический баланс, возникший из перераспределения сил в Европе[1127].
Собой «мадам посредница» была весьма довольна. По совершенно верному определению Ассебурга, благодаря участию в разрешении прусско-австрийского спора, Екатерина, невзирая на оставшиеся открытыми некоторые правовые вопросы, получала возможность занять ключевую позицию, необходимую для активизации российской политики в Германии. По приказу Екатерины при Коллегии иностранных дел был создан германский отдел. К дипломатическим представительствам в империи прибавились в 1782 году посольство во Франкфурте-на-Майне для юго-западных имперских штатов: трех духовных курфюршеств (Майнцского, Кёльнского и Трирского), а также для Куррейнского, Верхнерейнского, Швабского, Франконского и Вестфальского имперских округов и для правящих домов Пфальц-Цвейбрюкена, Вюртемберга, Бадена, Гессен-Касселя, Гессен-Дармштадта и Ансбаха, – а в 1787 году – представительство в Баварии. Наряду с этим русский поверенный в делах в Гамбурге был аккредитован также при Нижнесаксонском округе и при дворах Брауншвейга и Мекленбурга. В 1777 году открылось консульство в Гамбурге, а за ним в 1783 году и другие – в Кёнигсберге, Любеке, Киле и Лейпциге[1128].
Теперь о происходящем в империи Екатерину информировал, в первую очередь, посол во Франкфурте, граф Николай Петрович Румянцев, сын прославленного полководца Петра Александровича Румянцева, имя которого после Семилетней войны, а затем войны с Османской империей узнали и в Германии. Родившиеся в 1754 и 1755 годах братья Николай и Сергей получили хорошее воспитание, выучили даже немецкий язык и латынь, с 1772 года служили в Эрмитаже. Между своими первым и вторым приездами в Петербург – в 1773–1774 и 1776 годах – корреспондент и правая рука Екатерины барон Гримм сопровождал юных графов в образовательной поездке по Западной Европе и следил из Парижа за их обучением в Лейденском университете в течение года. Во время своего путешествия они побывали в Варшаве, Карлсбаде, Готе, Рейнской области и Нидерландах, а по завершении учебы – в Париже, Женеве, Фернее, где навестили Вольтера, в Генуе, Милане, Флоренции, Риме, Неаполе, Венеции и Вене. После этого Николай, долгое время безуспешно пытавшийся устроиться на дипломатическую службу за границей, вынужден был, как и его брат, служить при дворе камергером. В качестве посланника во Франкфурте первоначально рассматривалась фигура Ассебурга – доверенного лица Панина, но тот решил остаться в Регенсбурге. Лишь после поворота во внешней политике России ее новый руководитель Александр Андреевич Безбородко выполнил просьбу генерал-фельдмаршала Румянцева, позаботившись о назначении Николая полномочным представителем России на юго-западе Германской империи[1129]. А Сергею благодаря заслугам отца и протекции Безбородко в 1785–1786 годах достался неожиданно освободившийся пост посланника в Берлине[1130].
Перед отъездом Николай Румянцев получил не только пакет верительных грамот на французском и немецком языках, адресованных всем дворам и округам, где ожидали его прибытия, но и подробные инструкции[1131]. Поручение, данное Румянцеву, – расширять и укреплять влияние России на сохранение мира и вообще на дела в Германии и Европе – было совершенно необозримым. В инструкции отмечалось, что гарантия Тешенского мира, признаваемого действенным и нерушимым законом, обеспечивает императрице России возможность непосредственного активного участия в политической жизни Германской империи. В инструкции, данной Ассебургу семью годами ранее, подобных утверждений быть не могло. Румянцев должен был показать всем, а особенно мелким имперским штатам, что Россия не преследует корыстных интересов на территории империи и стремится быть подлинным другом и надежной опорой. А поле деятельности для Румянцева и подавно отличались от того, что предназначалось когда-то Ассебургу. Во-первых, особенно подчеркивалась актуальность союза с Пруссией, оправдавшего себя, в частности, в вооруженном нейтралитете против Англии. Новостью, во-вторых, была информация о неофициальной договоренности о дружественных отношениях с римским императором. В-третьих, главным источником опасности для империи по-прежнему объявлялось соперничество Пруссии и Австрии. Отмечалось, однако, что, поскольку «весы справедливости» благодаря дружественным отношениям с обоими дворами находятся в руках императрицы, миру в тот момент, к счастью, ничто не угрожало. Однако, как петербургские инструкторы ни расхваливали равноудаленность русского двора и от Вены, и от Берлина, было ясно, что по сравнению с 1774 годом представление о потенциальном нарушителе мира изменилось: инструкция указывала, что пока Фридрих не проявлял недоверия к налаживанию русско-австрийских отношений. И четвертой особенностью была новая точка зрения, новый взгляд на мелкие имперские штаты. Инструкция предупреждала, что иногда из маленькой искры может возгореться большое пламя. По всей видимости, это указание возникло из опыта конфликта вокруг баварского наследства. Было, однако, понятно с самого начала, что главной задачей России была вовсе не защита правовых интересов слабых имперских штатов, а сохранение мира и равновесия. Правильно или нет, Румянцеву следовало не примыкать к той или иной партии, а наблюдать и улаживать[1132].
Превосходно образованный и наилучшим образом подготовленный к выполнению своей задачи, этот молодой человек отличился уже в ходе первого же политического испытания: он проявил наблюдательность, серьезную осведомленность обо всех процессах, имевших отношение к протяженному спектру его деятельности, и изрядную коммуникабельность. Правда, российские историки XIX века упрекали Румянцева в склонности раздувать значение многих событий, происходивших при мелких германских дворах, и надменности, вызванной его положением как представителя великой Екатерины. Однако тот факт, что он именно как руководитель внешней политики в царствование Александра I, в период Тильзитских соглашений, исчез с политической арены с завершением Отечественной войны 1812 года, стал причиной тому, что дурная репутация распространилась на всю его биографию. Как бы то ни было, благодаря многочисленным и обстоятельным депешам, отправлявшимся Румянцевым в Петербург с 1782 по 1795 год, императрица и Коллегия иностранных дел были подробно осведомлены о событиях, происходивших в Германии[1133]. Кроме того, Румянцев прекрасно разбирался во внутреннем устройстве Священной Римской империи и соотношении сил в ней.
Оценивая миссию Румянцева с точки зрения возможностей, предоставленных российской политике в Германии Тешенским миром, можно прийти к выводу о том, что в 1780-х годах России, вопреки ожиданиям, все же не удалось утвердиться в роли хотя бы неформальной защитницы имперской конституции[1134]. Однако ни сам энергичный посланник, ни неясность правовой ситуации, ни нежелание имперских сословий признать Россию защитницей своих прав не были тому причиной. Изменения, внесенные Екатериной в политический курс по отношению к Германии в период между Тешенским миром и переездом Румянцева во Франкфурт, были столь радикальными, что активное влияние России, пусть даже расширявшееся, перестало служить преимущественным инструментом для защиты имперской конституции в том значении, которое ей придал Тешенский мир. Если во время мирных переговоров российская императрица еще поддерживала прусского короля в борьбе с «деспотизмом» Габсбургов, то непосредственно после них усилился ее скрытый интерес к новому изданию союза с Веной, направленному против Османской империи, да и Австрия с 1777 года проявляла готовность к повторному сближению с Россией[1135]. А как раз предложение Фридриха о заключении союза между Россией, Пруссией и Портой, высказанное им в 1779 году[1136], лишь укрепило Екатерину в ее намерении сблизиться с Австрией.
